«Кировским гопникам я ответил на французском». Интервью с российским режиссёром Максимом Плюсниным

Российский актёр театра и кино, режиссёр-постановщик, руководитель проекта «Ночь пожирателей рекламы», бывший продюсер Гоши Куценко и группы «Анатомия души». Всё это о Максиме Плюснине. Ролики, снятые им (среди которых, например, «Спасибо, Боже тебе, за Владимира»), на ютьюбе набирают миллионы просмотров.

В конце прошлого года режиссёр приехал в Киров и занимался подготовкой к спектаклю «Надя. Наденька. Надежда...» (16+) по пьесе Дениса Смирнова, которая на днях была показана на сцене драмтеатра. Перед премьерой мы встретились с Максимом Плюсниным и побеседовали в гримёрке.

 – Максим Романович, знаю, что вы не первый раз в Кирове ставите спектакль...

– Да, в 2001 я ставил спектакль «Свободная пара» в театре на Спасской. Под юбилей Татьяны Махнёвой я предложил поставить пьесу итальянского драматурга Дарио Фо, и мы сделали спектакль, который прошёл на ура. Играли в главных ролях Татьяна Махнёва и Андрей Матюшин. Потом Матюшин перешёл в Кировский драмтеатр, и он спустя 4 года предложил снова сделать постановку. Она практически была такая же, и главный герой был тот же, поэтому принципиально многое не стали менять.

 – Через 15 лет вы вновь приехали в Киров. Как идёт работа?

– Я был и раньше. Мы делали фестиваль студенческой рекламы, где я сидел в жюри и читал семинары. Также я приезжал 4 года назад, 10 января 2016 года на бенефис Андрея Матюшина. Мы играли «Свободную пару», был вечер, который я сам вёл и режиссировал, юбилейный вечер. Я, получается, такой мастер юбилеев (улыбается) – спектакль под юбилей Махнёвой, спектакль на бенефис Матюшина, а сейчас бенефис Смирнова и Цивилёвой. Вот новая премьера – спектакль «Надя. Наденька. Надежда...» поставлен по пьесе их сына Дениса Смирнова, которую он написал в 2011, она называется «Последие». Мы решили сообща, что для Кирова название жёсткое. «Последие» несёт немного  негативный оттенок. Я сделал режиссёрскую версию, и она стала короче.

 – Как шла подготовка в премьере?

– Вот 10 минут назад мы вернулись из Герценки. Мы привезли 700 списанных книг, они будут летать и падать. В апреле прошлого года, когда мы вели переговоры, то работу хотели начать в июне, но не получалось. Тогда ещё не было ничего готово, потому что весь спектакль сделан на независимые деньги. Мы собрали эту сумму, и по готовности приступили к работе.

 – А вы сейчас здесь не постоянно живёте? Какое мнение о Кирове?

– Что я тут буду делать? Я приезжал и уезжал. А мнение двоякое. В Кирове на улицах – либо бассейн, либо каток, либо дерьмо собачье. Невозможно здесь жить. Зимой я испортил ботинки, переходя Театральную площадь, их разъело от реагентов. Поэтому я езжу у вас в основном на такси, пешком почти не хожу – это страшно. Да и воздух в городе неприятный, постоянно насморк начинается... Но в целом город хороший, люди добрые. Хотя и здесь странные ощущения.

– То есть?

– Такое чувство, что те, кому больше 25-ти и младше 50-ти, уехали из города. Здесь ходит молодёжь до 25 лет, а потом люди 55-60. А вот эта средняя прослойка, видимо, уехала, либо их не видно, и они ездят на машинах. Ну то есть только бабушки и подростки.

Когда едешь в автобусе, как будто кто-то умер. Все в тёмном, все в немарком. Должны быть какие-то краски. Смотришь из 30 человек, и только на одном можно увидеть яркие цвета, кроме грязно-серого, грязно-коричневого.

И ещё заметил, куда ни придешь – в театр кукол, в театр на Спасской – везде на входе висят щиты «Телефон по борьбе с коррупцией». Такого нет нигде – ни в Красноярске, ни в Омске. Такое ощущение, что в Кирове всё антикоррупционное... А на днях вообще гопники пристали.

 – Где?

– У Дворца пионеров. Подошли и говорят: «Дай телефон, дай сигарету». Я им ответил на французском. Они постояли, подумали, один другому говорит: «Да ну его нафиг», и ушли.

 – Предлагаю всё-таки поговорить о постановке «Надя. Наденька. Надежда...». Что ожидать зрителям?

–  Скажу важную вещь. Спектакль делается не на сцене, он делается в воображении зрителя. Те ощущения, которые можно поймать только в театре, в кино никогда не получишь. Есть просто некая магия, химия, что это происходит здесь и сейчас, волшебство. Если в спектакле есть 15 минут, что тебя захватили, то, считается, что спектакль сделан не зря. Мы можем себе многое позволить, в отличие от государственного театра. Для финальной сцены мы купили дорогое золотое кольцо с бриллиантами из горного хрусталя. Мы купили серебряные обручальные кольца для героев, мы купили самые дорогие ткани. Это впервые в истории Кирова.

– Что скажете о драмтеатре?

– В драмтеатре уникальные цеха, столярные мастерские. Я знал это давно, но сейчас, слава Богу, это не растрачено. Монтировщики потрясающие. Если эти люди уйдут, то тогда и всё. Тут очень тяжёлый зал, плохо с акустикой, но, я думаю, скоро встанут на капремонт, и что-то изменится.

– Не секрет, что люди стали меньше ходить в театры? Как можно завлечь зрителя?

– Ну как завлечь людей? В Кирове театр находится в очень странном положении. Три театра в городе, и они не дружат между собой. Я понимаю, что куклы особо не дружат с людьми, но люди с людьми. Это даже не конкуренция, а просто не понятные амбиции здесь и там. И зритель, который ходит сюда, он мало ходит туда. Тот театр больше студийного характера, театр живой, с мощным зарядом...

А если говорить в целом, что можно перефразировать Достоевского – «Искренность спасёт мир».  А что искренне, то красиво. Сейчас всё везде скрывается за оболочкой, очень много клипового проникает в театр. Мне хватает этого по телевизору, в кино, в интернете, и приходить в театр за компьютерными эффектами неинтересно. Мне интересно, когда человек на сцене. Это чувственность!

– Как относитесь к тому, что в некоторых спектаклях актёры матерятся или чуть ли не совокупляются на сценах?

– Это для меня не было никогда самоцелью. Если надо сказать слово «с**а», то его надо сказать, но совокупляться, не думаю. Надо отдавать отчёт, какие есть грани. Театр должен прежде всего развлекать, а развлекая – воспитывать и просвещать. Если страна в образовании отказывается от сочинений, и отменяет астрономию, это страна без будущего.

– Каким вы видите будущее театра?

– Я думаю, что от мишуры, связанной с модернизмом, театр вернётся в 20-е годы, к реализму. А будущее за живым театром.